А.С. Пушкин

БРАТЬЯ РАЗБОЙНИКИ

 1821-1822

  Не стая воронов слеталась

 На груды тлеющих костей,

 За Волгой, ночью, вкруг огней

 Удалых шайка собиралась.

 Какая смесь одежд и лиц,

 Племен, наречий, состояний!

 Из хат, из келий, из темниц

 Они стеклися для стяжаний!

 Здесь цель одна для всех сердец -

 Живут без власти, без закона.

 Меж ними зрится и беглец

 С брегов воинственного Дона,

 И в черных локонах еврей,

 И дикие сыны степей,

 Калмык, башкирец безобразный,

 И рыжий финн, и с ленью праздной

 Везде кочующий цыган!

 Опасность, кровь, разврат, обман -

 Суть узы страшного семейства

 Тот их, кто с каменной душой

 Прошел все степени злодейства;

 Кто режет хладною рукой

 Вдовицу с бедной сиротой,

 Кому смешно детей стенанье,

 Кто не прощает, не щадит,

 Кого убийство веселит,

 Как юношу любви свиданье.

  Затихло всё, теперь луна

 Свой бледный свет на них наводит,

 И чарка пенного вина

 Из рук в другие переходит.

 Простерты на земле сырой

 Иные чутко засыпают,

 И сны зловещие летают

 Над их преступной головой.

 Другим рассказы сокращают

 Угрюмой ночи праздный час;

 Умолкли все - их занимает

 Пришельца нового рассказ,

 И всё вокруг его внимает:

  "Нас было двое: брат и я.

 Росли мы вместе; нашу младость

 Вскормила чуждая семья:

 Нам, детям, жизнь была не в радость;

 Уже мы знали нужды глас,

 Сносили горькое презренье,

 И рано волновало нас

 Жестокой зависти мученье.

 Не оставалось у сирот

 Ни бедной хижинки, ни поля;

 Мы жили в горе, средь забот,

 Наскучила нам эта доля,

 И согласились меж собой

 Мы жребий испытать иной;

 В товарищи себе мы взяли

 Булатный нож да темну ночь;

 Забыли робость и печали,

 А совесть отогнали прочь.

  Ах, юность, юность удалая!

 Житье в то время было нам,

 Когда, погибель презирая,

 Мы всё делили пополам.

 Бывало только месяц ясный

 Взойдет и станет средь небес,

 Из подземелия мы в лес

 Идем на промысел опасный.

 За деревом сидим и ждем:

 Идет ли позднею дорогой

 Богатый жид иль поп убогой, -

 Всё наше! всё себе берем.

 Зимой бывало в ночь глухую

 Заложим тройку удалую,

 Поем и свищем, и стрелой

 Летим над снежной глубиной.

 Кто не боялся нашей встречи?

 Завидели в харчевне свечи -

 Туда! к воротам, и стучим,

 Хозяйку громко вызываем,

 Вошли - всё даром: пьем, едим

 И красных девушек ласкаем!

  И что ж? попались молодцы;

 Не долго братья пировали;

 Поймали нас - и кузнецы

 Нас друг ко другу приковали,

 И стража отвела в острог.

  Я старший был пятью годами

 И вынесть больше брата мог.

 В цепях, за душными стенами

 Я уцелел - он изнемог.

 С трудом дыша, томим тоскою,

 В забвеньи, жаркой головою

 Склоняясь к моему плечу,

 Он умирал, твердя всечасно:

 "Мне душно здесь... я в лес хочу...

 Воды, воды!.." но я напрасно

 Страдальцу воду подавал:

 Он снова жаждою томился,

 И градом пот по нем катился.

 В нем кровь и мысли волновал

 Жар ядовитого недуга;

 Уж он меня не узнавал

 И поминутно призывал

 К себе товарища и друга.

 Он говорил: "где скрылся ты?

 Куда свой тайный путь направил?

 Зачем мой брат меня оставил

 Средь этой смрадной темноты?

 Не он ли сам от мирных пашен

 Меня в дремучий лес сманил,

 И ночью там, могущ и страшен,

 Убийству первый научил?

 Теперь он без меня на воле

 Один гуляет в чистом поле,

 Тяжелым машет кистенем

 И позабыл в завидной доле

 Он о товарище совсем!.."

 То снова разгорались в нем

 Докучной совести мученья:

 Пред ним толпились привиденья,

 Грозя перстом издалека.

 Всех чаще образ старика,

 Давно зарезанного нами,

 Ему на мысли приходил;

 Больной, зажав глаза руками,

 За старца так меня молил:

 "Брат! сжалься над его слезами!

 Не режь его на старость лет...

 Мне дряхлый крик его ужасен...

 Пусти его - он не опасен;

 В нем крови капли теплой нет...

 Не смейся, брат, над сединами,

 Не мучь его... авось мольбами

 Смягчит за нас он божий гнев!.."

 Я слушал, ужас одолев;

 Хотел унять больного слезы

 И удалить пустые грезы.

 Он видел пляски мертвецов,

 В тюрьму пришедших из лесов

 То слышал их ужасный шопот,

 То вдруг погони близкий топот,

 И дико взгляд его сверкал,

 Стояли волосы горою,

 И весь как лист он трепетал.

 То мнил уж видеть пред собою

 На площадях толпы людей,

 И страшный ход до места казни,

 И кнут, и грозных палачей...

 Без чувств, исполненный боязни,

 Брат упадал ко мне на грудь.

 Так проводил я дни и ночи,

 Не мог минуты отдохнуть,

 И сна не знали наши очи.

  Но молодость свое взяла:

 Вновь силы брата возвратились,

 Болезнь ужасная прошла,

 И с нею грезы удалились.

 Воскресли мы. Тогда сильней

 Взяла тоска по прежней доле;

 Душа рвалась к лесам и к воле,

 Алкала воздуха полей.

 Нам тошен был и мрак темницы,

 И сквозь решетки свет денницы,

 И стражи клик, и звон цепей,

 И легкой шум залетной птицы.

  По улицам однажды мы,

 В цепях, для городской тюрьмы

 Сбирали вместе подаянье,

 И согласились в тишине

 Исполнить давнее желанье;

 Река шумела в стороне,

 Мы к ней - и с берегов высоких

 Бух! поплыли в водах глубоких.

 Цепями общими гремим,

 Бьем волны дружными ногами,

 Песчаный видим островок

 И, рассекая быстрый ток,

 Туда стремимся. Вслед за нами

 Кричат: "лови! лови! уйдут!"

 Два стража издали плывут,

 Но уж на остров мы ступаем,

 Оковы камнем разбиваем,

 Друг с друга рвем клочки одежд,

 Отягощенные водою...

 Погоню видим за собою;

 Но смело, полные надежд,

 Сидим и ждем. Один уж тонет,

 То захлебнется, то застонет

 И как свинец пошел ко дну.

 Другой проплыл уж глубину,

 С ружьем в руках, он в брод упрямо,

 Не внемля крику моему,

 Идет, но в голову ему

 Два камня полетели прямо -

 И хлынула на волны кровь;

 Он утонул - мы в воду вновь,

 За нами гнаться не посмели,

 Мы берегов достичь успели

 И в лес ушли. Но бедный брат...

 И труд и волн осенний хлад

 Недавних сил его лишили:

 Опять недуг его сломил,

 И злые грезы посетили.

 Три дня больной не говорил

 И не смыкал очей дремотой;

 В четвертый грустною заботой,

 Казалось, он исполнен был;

 Позвал меня, пожал мне руку,

 Потухший взор изобразил

 Одолевающую муку;

 Рука задрогла, он вздохнул

 И на груди моей уснул.

  Над хладным телом я остался,

 Три ночи с ним не расставался,

 Всё ждал, очнется ли мертвец?

 И горько плакал. Наконец

 Взял заступ; грешную молитву

 Над братней ямой совершил

 И тело в землю схоронил...

 Потом на прежнюю ловитву

 Пошел один... Но прежних лет

 Уж не дождусь: их нет, как нет!

 Пиры, веселые ночлеги

 И наши буйные набеги -

 Могила брата всё взяла.

 Влачусь угрюмый, одинокой,

 Окаменел мой дух жестокой,

 И в сердце жалость умерла

 Но иногда щажу морщины:

 Мне страшно резать старика;

 На беззащитные седины

 Не подымается рука.

 Я помню, как в тюрьме жестокой

 Больной, в цепях, лишенный сил,

 Без памяти, в тоске глубокой

 За старца брат меня молил".