А.С. Пушкин

ЕЗЕРСКИЙ

1832

  I.

  Над омраченным Петроградом

Осенний ветер тучи гнал,

Дышало небо влажным хладом,

Нева шумела. Бился вал

О пристань набережной стройной,

Как челобитчик беспокойный

Об дверь судейской. Дождь в окно

Стучал печально. Уж темно

Всё становилось. В это время

Иван Езерский, мой сосед,

Вошел в свой тесный кабинет...

Однако ж род его, и племя,

И чин, и службу, и года

Вам знать нехудо, господа.

  II.

  Начнем ab ovo: мой Езерский

Происходил от тех вождей,

Чей дух воинственный и зверской

Был древле ужасом морей.

Одульф, его начальник рода,

Вельми бе грозен воевода,

Гласит Софийский хронограф,

При Ольге сын его Варлаф

Приял крещенье в Цареграде

С рукою греческой княжны;

От них два сына рождены:

Якуб и Дорофей. В засаде

Убит Якуб; а Дорофей

Родил двенадцать сыновей.

  III.

  Ондрей, по прозвищу Езерский,

Родил Ивана да Илью.

Он в лавре схимился Печерской.

Отсель фамилию свою

Ведут Езерские. При Калке

Один из них был схвачен в свалке,

А там раздавлен, как комар,

Задами тяжкими татар;

За то со славой, хоть с уроном,

Другой Езерский, Елизар,

Упился кровию татар

Между Непрядвою и Доном,

Ударя с тыла в кучу их

С дружиной суздальцев своих.

  IV.

  В века старинной нашей славы,

Как и в худые времена,

Крамол и смуты в дни кровавы,

Блестят Езерских имена.

Они и в войске и в совете,

На воеводстве и в ответе

Служили князям и царям.

Из них Езерский Варлаам

Гордыней славился боярской:

За спор то с тем он, то с другим

С большим бесчестьем выводим

Бывал из-за трапезы царской,

Но снова шел под страшный гнев,

И умер, Сицких пересев.

  V.

  Когда ж от Думы величавой

Приял Романов свой венец,

Когда под мирною державой

Русь отдохнула наконец,

А наши вороги смирились,

Тогда Езерские явились

В великой силе при дворе.

При императоре Петре.....

Но извините: статься может,

Читатель, я вам досадил:

Наш век вас [верно] просветил,

Вас спесь дворянская не гложет,

И нужды нет вам никакой

До вашей книги родовой...

  VI.

  Кто б ни был ваш родоначальник,

Мстислав Удалый, иль Ермак,

Или Митюшка целовальник,

Вам всё равно - конечно так,

Вы презираете отцами,

Их древней славою, правами

Великодушно и умно,

Вы отреклись от них давно,

Прямого просвещенья ради,

Гордясь, как общей пользы друг,

Ценою собственных заслуг,

Звездой двоюродного дяди,

Иль приглашением на бал

Туда, где дед ваш не бывал.

  VII.

  Я сам - хоть в книжках и словесно

Собратья надо мной трунят -

Я мещанин, как вам известно,

И в этом смысле демократ.

Но каюсь: новый Ходаковский,*

Люблю от бабушки московской

Я слушать толки о родне,

Об отдаленной старине.

Могучих предков правнук бедный,

Люблю встречать их имена

В двух-трех строках Карамзина.

От этой слабости безвредной,

Как ни старался, - видит бог, -

Отвыкнуть я никак не мог.

  VIII.

  Мне жаль, что сих родов боярских

Бледнеет блеск и никнет дух.

Мне жаль, что нет князей Пожарских,

Что о других пропал и слух,

[Что их поносит шут Фиглярин],

Что русской ветреный боярин

Теряет грамоты царей

Как старый сбор календарей,

Что исторические звуки

Нам стали чужды - хоть с проста

Из бар мы лезем в tiers-étât,

Хоть нищи будут наши внуки,

И что спасибо нам за то

Не скажет, кажется, никто.

  IX.

  Мне жаль, что мы, руке наемной

Дозволя грабить свой доход,

С трудом ярем заботы темной

Влачим в столице круглый год,

Что не живем семьею дружной

В довольстве, в тишине досужной,

Старея близ могил родных

В своих поместьях родовых,

Где в нашем тереме забытом

Растет пустынная трава;

Что геральдического льва

Демократическим копытом

У нас лягает и осел:

Дух века вот куда зашел!

  Х.

  Вот почему, архивы роя,

Я разобрал в досужный час

Всю родословную героя,

О ком затеял свой рассказ

И здесь потомству заповедал.

Езерский сам же твердо ведал

Что дед его, великой муж,

Имел пятнадцать тысяч душ.

Из них отцу его досталась

Осьмая часть - и та сполна

Была сперва заложена,

Потом в ломбарде продавалась...

А сам он жалованьем жил

И регистратором служил.

  XI.

  Допросом музу беспокоя,

С усмешкой скажет критик мой:

"Куда завидного героя

Избрали вы! Кто ваш герой?"

- А что? Коллежской регистратор.

Какой вы строгой литератор!

Его пою - зачем же нет?

Он мой приятель и сосед.

Державин двух своих соседов

И смерть Мещ<ерского> воспел;

Певец Фелицы быть умел

Певцом их свадеб, их обедов

И похорон, сменивших пир,

Хоть этим не смущался мир.

  XII.

  Заметят мне, что есть же разность

Между Державиным и мной,

Что красота и безобразность

Разделены чертой одной,

Что к<нязь> Мещерской был сенатор,

А не коллежской регистратор -

Что лучше, ежели поэт

Возьмет возвышенный предмет,

Что нет, к тому же, перевода

Прямым героям; что они

Совсем не чудо в наши дни;

Иль я не этого прихода?

Иль разве меж моих друзей

Двух, трех великих нет людей?

  XIII.

  Зачем крутится ветр в овраге,

Подъемлет лист и пыль несет,

Когда корабль в недвижной влаге

Его дыханья жадно ждет?

Зачем от гор и мимо башен

Летит орел, тяжел и страшен,

На черный пень? Спроси его.

Зачем Арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу?

Затем, что ветру и орлу

И сердцу девы нет закона.

Гордись: таков и ты поэт,

И для тебя условий нет.

  XIV.

  Исполнен мыслями златыми,

Непонимаемый никем,

Перед распутьями земными

Проходишь ты, уныл и нем.

С толпой не делишь ты ни гнева,

Ни нужд, ни хохота, ни рева,

Ни удивленья, ни труда.

Глупец кричит: куда? куда?

Дорога здесь. Но ты не слышишь,

Идешь, куда тебя влекут

Мечты златые; тайный труд

Тебе награда; им ты дышишь,

А плод его бросаешь ты

Толпе, рабыне суеты.

  XV.

  Скажите: экой вздор, иль bravo,

Иль не скажите ничего -

Я в том стою - имел я право

Избрать соседа моего

В герои повести смиренной,

Хоть человек он не военный,

Не [второклассный] Д.<он> Жуан,

Не демон - даже не цыган,

А просто гражданин столичный,

Каких встречаем всюду тьму,

Ни по лицу, ни по уму

От нашей братьи не отличный,

[Довольно смирный и простой,]

[А впрочем, малый деловой]

* известный любитель древностей