А.С. Пушкин

 К ЛИЦИНИЮ.

  (С ЛАТИНСКОГО).

  Лициний, зришь ли ты? на быстрой колеснице,

Увенчан лаврами, в блестящей багрянице,

Спесиво развалясь, Ветулий молодой

В толпу народную летит по мостовой.

Смотри, как все пред ним усердно спину клонят,

Как ликторов полки народ несчастный гонят.

Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд

С покорностью ему умильный мещут взгляд,

Ждут в тайном трепете улыбку, глаз движенья,

Как будто дивного богов благословенья:

И дети малые, и старцы с сединой

Стремятся все за ним и взором и душой,

И даже след колес, в грязи напечатленный,

Как некий памятник им кажется священный.

  О Ромулов народ! пред кем ты пал во прах?

Пред кем восчувствовал в душе столь низкой cтрax?

Квириты гордые под иго преклонились!...

Кому ж, о небеса! кому поработились?...

Скажу ль - Ветулию! - Отчизне стыд моей,

Развратный юноша воссел в совет мужей,

Любимец деспота Сенатом слабым правит,

На Рим простер ярем, отечество бесславит.

Ветулий, римлян царь!... О срам! о времена!

Или вселенная на гибель предана?

  Но кто под портиком, с руками за спиною,

В изорванном плаще и с нищенской клюкою,

Поникнув головой, нахмурившись идет?

Не ошибаюсь я, философ то Дамет.

"Дамет! куда, скажи, в одежде столь убогой

Средь Рима пышного бредешь своей дорогой?"

  "Куда? не знаю сам. Пустыни я ищу.

Среди разврата жить уж боле не хочу;

Япетовых детей пороки, злобу вижу,

Навек оставлю Рим: я людства ненавижу".

  Лициний, добрый друг! не лучше ли и нам,

Отдав поклон мечте, Фортуне, суетам,

Седого стоика примером научиться?

Не лучше ль поскорей со градом распроститься,

Где всё на откупе: законы, правота,

И жены, и мужья, и честь, и красота?

Пускай Глицерия, красавица младая,

Равно всем общая, как чаша круговая,

Других неопытных в любовну ловит сеть;

Нам стыдно слабости с морщинами иметь.

Летит от старика любовь в толпе веселий.

Пускай бесстыдный Клит, вельможей раб Корнелий,

Оставя ложе сна с запевшим петухом,

От знатных к богачам бегут из дома в дом;

Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода,

Во мне не дремлет дух великого народа.

Лициний, поспешим далеко от забот,

Безумных гордецов, обманчивых красот,

Докучных риторов, Парнасских Геростратов;

В деревню пренесем отеческих пенатов;

В тенистой рощице, на берегу морском

Найти нетрудно нам красивый, светлый дом,

Где. больше не страшась народного волненья,

Под старость отдохнем в тиши уединенья,

И там, расположась в уютном уголке,

При дубе пламенном, возженном в камельке,

Воспомнив старину за дедовским фиялом,

Свой дух воспламеню Петроном, Ювеналом,

В гремящей сатире порок изображу

И нравы сих веков потомству обнажу.

  О Рим! о гордый край разврата, злодеянья,

Придет ужасный день - день мщенья, наказанья;

Предвижу грозного величия конец,

Падет, падет во прах вселенныя венец!

Народы дикие, сыны свирепой брани.

Войны ужасной меч прияв в кровавы длани,

И горы, и моря оставят за собой

И хлынут на тебя кипящею рекой.

Исчезнет Рим: его покроет мрак глубокой;

И путник, обратив на груды камней око,

Речет задумавшись, в мечтаньях углублен:

"Свободой Рим возрос - а рабством погублен".

  Другой вариант 

  ЛИЦИНИЮ.

  Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице,

Венчанный лаврами, в блестящей багрянице,

Спесиво развалясь, Ветулий молодой

В толпу народную летит по мостовой?

Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят.

Смотри, как ликторы народ несчастный гонят!

Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд

Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд;

Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья,

Как будто дивного богов благословенья:

И дети малые и старцы в сединах,

Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах:

Для них и след колес, в грязи напечатленный,

Есть некий памятник почетный и священный.

  О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?

Кто вас поработил и властью оковал?

Квириты гордые под иго преклонились.

Кому ж, о небеса, кому поработились?

(Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей,

Развратный юноша воссел в совет мужей;

Любимец деспота сенатом слабым правит,

На Рим простер ярем, отечество бесславит;

Ветулий римлян царь!... О стыд, о времена!

Или вселенная на гибель предана?

  Но кто под портиком, с поникшею главою,

В изорванном плаще, с дорожною клюкою,

Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?

"Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!"

- "Куда: не знаю сам; давно молчу и вижу;

На век оставлю Рим: я рабство ненавижу".

  Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,

Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,

Седого циника примером научиться?

С развратным городом не лучше ль нам проститься,

Где всё продажное: законы, правота,

И консул, и трибун, и честь, и красота?

Пускай Глицерия, красавица младая,

Равно всем общая, как чаша круговая,

Неопытность других в наемну ловит сеть!

Нам стыдно слабости с морщинами иметь;

Тщеславной юности оставим блеск веселий:

Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож, Корнелий

Торгуют подлостью и с дерзостным челом

От знатных к богачам ползут из дома в дом!

Я сердцем римлянин: кипит в груди свобода;

Во мне не дремлет дух великого народа.

Лициний, поспешим далеко от забот,

Безумных мудрецов, обманчивых красот!

Завистливой судьбы в душе презрев удары,

В деревню пренесем отеческие лары!

В прохладе древних рощ, на берегу морском,

Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,

Где, больше не страшась народного волненья.

Под старость отдохнем в глуши уединенья,

И там, расположась в уютном уголке,

При дубе пламенном, возженном в камельке,

Воспомнив старину за дедовским фиялом,

Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,

В сатире праведной порок изображу

И нравы сих веков потомству обнажу.

  О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!

Придет ужасный день, день мщенья, наказанья

Предвижу грозного величия конец:

Падет, падет во прах вселенныя венец.

Народы юные, сыны свирепой брани,

С мечами на тебя подымут мощны длани,

И горы и моря оставят за собой

И хлынут на тебя кипящею рекой.

Исчезнет Рим: его покроет мрак глубокой;

И путник, устремив на груды камней око,

Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:

"Свободой Рим возрос, а рабством погублен".