А.С. Пушкин

ПОВЕСТЬ, 1820-1821

 ПОСВЯЩЕНИЕ Н.Н. РАЕВСКОМУ

 Прими с улыбкою, мой друг,

 Свободной музы приношенье:

 Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье

 И вдохновенный свой досуг.

 Когда я погибал, безвинный, безотрадный,

 И шопот клеветы внимал со всех сторон,

 Когда кинжал измены хладный,

 Когда любви тяжелый сон

 Меня терзали и мертвили,

 Я близ тебя еще спокойство находил;

 Я сердцем отдыхал - друг друга мы любили:

 И бури надо мной свирепость утомили,

 Я в мирной пристани богов благословил.

 Во дни печальные разлуки

 Мои задумчивые звуки

 Напоминали мне Кавказ,

 Где пасмурный Бешту, (1) пустынник величавый,

 Аулов (2) и полей властитель пятиглавый,

 Был новый для меня Парнас.

 Забуду ли его кремнистые вершины,

 Гремучие ключи, увядшие равнины,

 Пустыни знойные, края, где ты со мной

 Делил души младые впечатленья;

 Где рыскает в горах воинственный разбой,

 И дикой гений вдохновенья

 Таится в тишине глухой?

 Ты здесь найдешь воспоминанья,

 Быть может, милых сердцу дней,

 Противуречия страстей,

 Мечты знакомые, знакомые страданья

 И тайный глас души моей.

 Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя

 Едва, едва расцвел и вслед отца-героя

 В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,

 Младенец избранный, ты гордо полетел.

 Отечество тебя ласкало с умиленьем,

 Как жертву милую, как верный цвет надежд.

 Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;

 Я жертва клеветы и мстительных невежд;

 Но сердце укрепив свободой и терпеньем,

 Я ждал беспечно лучших дней;

 И счастие моих друзей

 Мне было сладким утешеньем.

 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 В ауле, на своих порогах,

 Черкесы праздные сидят.

 Сыны Кавказа говорят

 О бранных, гибельных тревогах,

 О красоте своих коней,

 О наслажденьях дикой неги;

 Воспоминают прежних дней

 Неотразимые набеги,

 Обманы хитрых узденей, (3)

 Удары шашек (4) их жестоких,

 И меткость неизбежных стрел,

 И пепел разоренных сел,

 И ласки пленниц чернооких.

 Текут беседы в тишине;

 Луна плывет в ночном тумане;

 И вдруг пред ними на коне

 Черкес. Он быстро на аркане

 Младого пленника влачил.

 "Вот русской!" - хищник возопил.

 Аул на крик его сбежался

 Ожесточенною толпой;

 Но пленник хладный и немой,

 С обезображенной главой,

 Как труп, недвижим оставался.

 Лица врагов не видит он,

 Угроз и криков он не слышит;

 Над ним летает смертный сон

 И холодом тлетворным дышит.

 И долго пленник молодой

 Лежал в забвении тяжелом.

 Уж полдень над его главой

 Пылал в сиянии веселом;

 И жизни дух проснулся в нем,

 Невнятный стон в устах раздался,

 Согретый солнечным лучом,

 Несчастный тихо приподнялся.

 Кругом обводит слабый взор...

 И видит: неприступных гор

 Над ним воздвигнулась громада,

 Гнездо разбойничьих племен,

 Черкесской вольности ограда.

 Воспомнил юноша свой плен,

 Как сна ужасного тревоги,

 И слышит: загремели вдруг

 Его закованные ноги...

 Всё, всё сказал ужасный звук;

 Затмилась перед ним природа.

 Прости, священная свобода!

 Он раб.

  За саклями (5) лежит

 Он у колючего забора.

 Черкесы в поле, нет надзора,

 В пустом ауле всё молчит.

 Пред ним пустынные равнины

 Лежат зеленой пеленой;

 Там холмов тянутся грядой

 Однообразные вершины;

 Меж них уединенный путь

 В дали теряется угрюмой:

 И пленника младого грудь

 Тяжелой взволновалась думой...

 В Россию дальный путь ведет,

 В страну, где пламенную младость

 Он гордо начал без забот;

 Где первую познал он радость,

 Где много милого любил,

 Где обнял грозное страданье,

 Где бурной жизнью погубил

 Надежду, радость и желанье,

 И лучших дней воспоминанье

 В увядшем сердце заключил.

 Людей и свет изведал он,

 И знал неверной жизни цену.

 В сердцах друзей нашед измену,

 В мечтах любви безумный сон,

 Наскуча жертвой быть привычной

 Давно презренной суеты,

 И неприязни двуязычной,

 И простодушной клеветы,

 Отступник света, друг природы,

 Покинул он родной предел

 И в край далекий полетел

 С веселым призраком свободы.

 Свобода! он одной тебя

 Еще искал в пустынном мире.

 Страстями чувства истребя,

 Охолодев к мечтам и к лире,

 С волненьем песни он внимал,

 Одушевленные тобою,

 И с верой, пламенной мольбою

 Твой гордый идол обнимал.

 Свершилось... целью упованья

 Не зрит он в мире ничего.

 И вы, последние мечтанья,

 И вы сокрылись от него.

 Он раб. Склонясь главой на камень,

 Он ждет, чтоб с сумрачной зарей

 Погас печальной жизни пламень,

 И жаждет сени гробовой.

 Уж меркнет солнце за горами;

 Вдали раздался шумный гул;

 С полей народ идет в аул,

 Сверкая светлыми косами.

 Пришли. В домах зажглись огни,

 И постепенно шум нестройный

 Умолкнул; всё в ночной тени

 Объято негою спокойной;

 Вдали сверкает горный ключ,

 Сбегая с каменной стремнины;

 Оделись пеленою туч

 Кавказа спящие вершины...

 Но кто, в сиянии луны,

 Среди глубокой тишины

 Идет, украдкою ступая?

 Очнулся русской. Перед ним,

 С приветом нежным и немым,

 Стоит черкешенка младая.

 На деву молча смотрит он

 И мыслит: это лживый сон,

 Усталых чувств игра пустая.

 Луною чуть озарена,

 С улыбкой жалости отрадной

 Колена преклонив, она

 К его устам кумыс (6) прохладный

 Подносит тихою рукой.

 Но он забыл сосуд целебный;

 Он ловит жадною душой

 Приятной речи звук волшебный

 И взоры девы молодой.

 Он чуждых слов не понимает;

 Но взор умильный, жар ланит,

 Но голос нежный говорит:

 Живи! и пленник оживает.

 И он, собрав остаток сил,

 Веленью милому покорный,

 Привстал - и чашей благотворной

 Томленье жажды утолил.

 Потом на камень вновь склонился

 Отягощенною главой,

 Но всё к черкешенке младой

 Угасший взор его стремился.

 И долго, долго перед ним

 Она, задумчива, сидела;

 Как бы участием немым

 Утешить пленника хотела;

 Уста невольно каждый час

 С начатой речью открывались;

 Она вздыхала, и не раз

 Слезами очи наполнялись.

 За днями дни прошли как тень.

 В горах, окованный, у стада

 Проводит пленник каждый день.

 Пещеры влажная прохлада

 Его скрывает в летний зной;

 Когда же рог луны сребристой

 Блеснет за мрачною горой,

 Черкешенка, тропой тенистой,

 Приносит пленнику вино,

 Кумыс, и ульев сот душистый,

 И белоснежное пшено;

 С ним тайный ужин разделяет;

 На нем покоит нежный взор;

 С неясной речию сливает

 Очей и знаков разговор;

 Поет ему и песни гор,

 И песни Грузии счастливой, (7)

 И памяти нетерпеливой

 Передает язык чужой.

 Впервые девственной душой

 Она любила, знала счастье;

 Но русской жизни молодой

 Давно утратил сладострастье.

 Не мог он сердцем отвечать

 Любви младенческой, открытой -

 Быть может, сон любви забытой

 Боялся он воспоминать.

 Не вдруг увянет наша младость,

 Не вдруг восторги бросят нас,

 И неожиданную радость

 Еще обнимем мы не раз:

 Но вы, живые впечатленья,

 Первоначальная любовь,

 Небесный пламень упоенья,

 Не прилетаете вы вновь.

 Казалось, пленник безнадежный

 К унылой жизни привыкал.

 Тоску неволи, жар мятежный

 В душе глубоко он скрывал.

 Влачася меж угрюмых скал,

 В час ранней, утренней прохлады,

 Вперял он любопытный взор

 На отдаленные громады

 Седых, румяных, синих гор.

 Великолепные картины!

 Престолы вечные снегов,

 Очам казались их вершины

 Недвижной цепью облаков,

 И в их кругу колосс двуглавый,

 В венце блистая ледяном,

 Эльбрус огромный, величавый,

 Белел на небе голубом. (8)

 Когда, с глухим сливаясь гулом,

 Предтеча бури, гром гремел,

 Как часто пленник над аулом

 Недвижим на горе сидел!

 У ног его дымились тучи,

 В степи взвивался прах летучий;

 Уже приюта между скал

 Елень испуганный искал;

 Орлы с утесов подымались

 И в небесах перекликались;

 Шум табунов, мычанье стад

 Уж гласом бури заглушались...

 И вдруг на долы дождь и град

 Из туч сквозь молний извергались;

 Волнами роя крутизны,

 Сдвигая камни вековые,

 Текли потоки дождевые -

 А пленник, с горной вышины,

 Один, за тучей громовою,

 Возврата солнечного ждал,

 Недосягаемый грозою,

 И бури немощному вою

 С какой-то радостью внимал.

 Но европейца всё вниманье

 Народ сей чудный привлекал.

 Меж горцев пленник наблюдал

 Их веру, нравы, воспитанье,

 Любил их жизни простоту,

 Гостеприимство, жажду брани,

 Движений вольных быстроту,

 И легкость ног, и силу длани;

 Смотрел по целым он часам,

 Как иногда черкес проворный,

 Широкой степью, по горам,

 В косматой шапке, в бурке черной,

 К луке склонясь, на стремена

 Ногою стройной опираясь,

 Летал по воле скакуна,

 К войне заране приучаясь.

 Он любовался красотой

 Одежды бранной и простой.

 Черкес оружием обвешен;

 Он им гордится, им утешен;

 На нем броня, пищаль, колчан,

 Кубанский лук, кинжал, аркан

 И шашка, вечная подруга

 Его трудов, его досуга.

 Ничто его не тяготит,

 Ничто не брякнет; пеший, конный -

 Всё тот же он; всё тот же вид

 Непобедимый, непреклонный.

 Гроза беспечных казаков,

 Его богатство - конь ретивый,

 Питомец горских табунов,

 Товарищ верный, терпеливый.

 В пещере иль в траве глухой

 Коварный хищник с ним таится

 И вдруг, внезапною стрелой,

 Завидя путника, стремится;

 В одно мгновенье верный бой

 Решит удар его могучий,

 И странника в ущелья гор

 Уже влечет аркан летучий.

 Стремится конь во весь опор,

 Исполнен огненной отваги;

 Всё путь ему: болото, бор,

 Кусты, утесы и овраги;

 Кровавый след за ним бежит,

 В пустыне топот раздается;

 Седой поток пред ним шумит -

 Он в глубь кипящую несется;

 И путник, брошенный ко дну,

 Глотает мутную волну,

 Изнемогая смерти просит

 И зрит ее перед собой...

 Но мощный конь его стрелой

 На берег пенистый выносит.

 Иль ухватив рогатый пень,

 В реку низверженный грозою,

 Когда на холмах пеленою

 Лежит безлунной ночи тень,

 Черкес на корни вековые,

 На ветви вешает кругом

 Свои доспехи боевые,

 Щит, бурку, панцырь и шелом,

 Колчан и лук - и в быстры волны

 За ним бросается потом,

 Неутомимый и безмолвный.

 Глухая ночь. Река ревет;

 Могучий ток его несет

 Вдоль берегов уединенных,

 Где на курганах возвышенных,

 Склонясь на копья, казаки

 Глядят на темный бег реки -

 И мимо их, во мгле чернея,

 Плывет оружие злодея...

 О чем ты думаешь, казак?

 Воспоминаешь прежни битвы,

 На смертном поле свой бивак,

 Полков хвалебные молитвы

 И родину?... Коварный сон!

 Простите, вольные станицы,

 И дом отцов, и тихой Дон,

 Война и красные девицы!

 К брегам причалил тайный враг,

 Стрела выходит из колчана,

 Взвилась - и падает казак

 С окровавленного кургана.

 Когда же с мирною семьей

 Черкес в отеческом жилище

 Сидит ненастною порой,

 И тлеют угли в пепелище;

 И, спрянув с верного коня,

 В горах пустынных запоздалый,

 К нему войдет пришлец усталый

 И робко сядет у огня:

 Тогда хозяин благосклонный

 С приветом, ласково, встает

 И гостю в чаше благовонной

 Чихирь (9) отрадный подает.

 Под влажной буркой, в сакле дымной,

 Вкушает путник мирный сон,

 И утром оставляет он

 Ночлега кров гостеприимный. (10)

 Бывало, в светлый Баиран (11)

 Сберутся юноши толпою;

 Игра сменяется игрою.

 То, полный разобрав колчан,

 Они крылатыми стрелами

 Пронзают в облаках орлов;

 То с высоты крутых холмов

 Нетерпеливыми рядами,

 При данном знаке, вдруг падут,

 Как лани землю поражают,

 Равнину пылью покрывают

 И с дружным топотом бегут.

 Но скучен мир однообразный

 Сердцам, рожденным для войны,

 И часто игры воли праздной

 Игрой жестокой смущены.

 Нередко шашки грозно блещут

 В безумной резвости пиров,

 И в прах летят главы рабов,

 И в радости младенцы плещут.

 Но русской равнодушно зрел

 Сии кровавые забавы.

 Любил он прежде игры славы

 И жаждой гибели горел.

 Невольник чести беспощадной,

 Вблизи видал он свой конец,

 На поединках твердый, хладный,

 Встречая гибельный свинец,

 Быть может, в думу погруженный,

 Он время то воспоминал,

 Когда, друзьями окруженный,

 Он с ними шумно пировал...

 Жалел ли он о днях минувших,

 О днях, надежду обманувших,

 Иль, любопытный, созерцал

 Суровой простоты забавы

 И дикого народа нравы

 В сем верном зеркале читал -

 Таил в молчаньи он глубоком

 Движенья сердца своего,

 И на челе его высоком

 Не изменялось ничего;

 Беспечной смелости его

 Черкесы грозные дивились,

 Щадили век его младой

 И шопотом между собой

 Своей добычею гордились.

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 Ты их узнала, дева гор,

 Восторги сердца, жизни сладость;

 Твой огненный, невинный взор

 Высказывал любовь и радость.

 Когда твой друг во тьме ночной

 Тебя лобзал немым лобзаньем,

 Сгорая негой и желаньем,

 Ты забывала мир земной,

 Ты говорила: "пленник милый,

 Развесели свой взор унылый,

 Склонись главой ко мне на грудь,

 Свободу, родину забудь.

 Скрываться рада я в пустыне

 С тобою, царь души моей!

 Люби меня; никто доныне

 Не целовал моих очей;

 К моей постеле одинокой

 Черкес младой и черноокой

 Не крался в тишине ночной;

 Слыву я девою жестокой,

 Неумолимой красотой.

 Я знаю жребий мне готовый:

 Меня отец и брат суровый

 Немилому продать хотят

 В чужой аул ценою злата;

 Но умолю отца и брата,

 Не то - найду кинжал иль яд.

 Непостижимой, чудной силой

 К тебе я вся привлечена;

 Люблю тебя, невольник милый,

 Душа тобой упоена..."

 Но он с безмолвным сожаленьем

 На деву страстную взирал

 И, полный тяжким размышленьем,

 Словам любви ее внимал.

 Он забывался. В нем теснились

 Воспоминанья прошлых дней,

 И даже слезы из очей

 Однажды градом покатились.

 Лежала в сердце, как свинец,

 Тоска любви без упованья.

 Пред юной девой наконец

 Он излиял свои страданья:

 "Забудь меня; твоей любви,

 Твоих восторгов я не стою.

 Бесценных дней не трать со мною;

 Другого юношу зови.

 Его любовь тебе заменит

 Моей души печальный хлад;

 Он будет верен, он оценит

 Твою красу, твой милый взгляд,

 И жар младенческих лобзаний,

 И нежность пламенных речей;

 Без упоенья, без желаний

 Я вяну жертвою страстей.

 Ты видишь след любви несчастной,

 Душевной бури след ужасный;

 Оставь меня; но пожалей

 О скорбной участи моей!

 Несчастный друг, зачем не прежде

 Явилась ты моим очам,

 В те дни как верил я надежде

 И упоительным мечтам!

 Но поздно: умер я для счастья,

 Надежды призрак улетел;

 Твой друг отвык от сладострастья,

 Для нежных чувств окаменел...

 Как тяжко мертвыми устами

 Живым лобзаньям отвечать

 И очи полные слезами

 Улыбкой хладною встречать!

 Измучась ревностью напрасной,

 Уснув бесчувственной душой,

 В объятиях подруги страстной

 Как тяжко мыслить о другой!..

 Когда так медленно, так нежно

 Ты пьешь лобзания мои,

 И для тебя часы любви

 Проходят быстро, безмятежно;

 Снедая слезы в тишине

 Тогда рассеянный, унылый

 Перед собою, как во сне,

 Я вижу образ вечно милый;

 Его зову, к нему стремлюсь,

 Молчу, не вижу, не внимаю;

 Тебе в забвеньи предаюсь

 И тайный призрак обнимаю.

 Об нем в пустыне слезы лью;

 Повсюду он со мною бродит

 И мрачную тоску наводит

 На душу сирую мою.

 Оставь же мне мои железы,

 Уединенные мечты,

 Воспоминанья, грусть и слезы:

 Их разделить не можешь ты.

 Ты сердца слышала признанье;

 Прости... дай руку - на прощанье.

 Не долго женскую любовь

 Печалит хладная разлука;

 Пройдет любовь, настанет скука,

 Красавица полюбит вновь".

 Раскрыв уста, без слез рыдая,

 Сидела дева молодая.

 Туманный, неподвижный взор

 Безмолвный выражал укор;

 Бледна как тень, она дрожала;

 В руках любовника лежала

 Ее холодная рука;

 И наконец любви тоска

 В печальной речи излилася:

 "Ах, русской, русской, для чего,

 Не зная сердца твоего,

 Тебе навек я предалася!

 Не долго на груди твоей

 В забвеньи дева отдыхала;

 Не много радостных ночей

 Судьба на долю ей послала!

 Придут ли вновь когда-нибудь?

 Ужель навек погибла радость?..

 Ты мог бы, пленник, обмануть

 Мою неопытную младость,

 Хотя б из жалости одной,

 Молчаньем, ласкою притворной;

 Я услаждала б жребий твой

 Заботой нежной и покорной;

 Я стерегла б минуты сна,

 Покой тоскующего друга;

 Ты не хотел... Но кто ж она,

 Твоя прекрасная подруга?

 Ты любишь, русской? ты любим?

 Понятны мне твои страданья...

 Прости ж и ты мои рыданья,

 Не смейся горестям моим".

 Умолкла. Слезы и стенанья

 Стеснили бедной девы грудь.

 Уста без слов роптали пени.

 Без чувств, обняв его колени,

 Она едва могла дохнуть.

 И пленник, тихою рукою

 Подняв несчастную, сказал:

 "Не плачь: и я гоним судьбою,

 И муки сердца испытал.

 Нет, я не знал любви взаимной,

 Любил один, страдал один;

 И гасну я, как пламень дымный,

 Забытый средь пустых долин;

 Умру вдали брегов желанных;

 Мне будет гробом эта степь;

 Здесь на костях моих изгнанных

 Заржавит тягостная цепь..."

 Светила ночи затмевались;

 В дали прозрачной означались

 Громады светлоснежных гор;

 Главу склонив, потупя взор,

 Они в безмолвии расстались.

 Унылый пленник с этих пор

 Один окрест аула бродит.

 Заря на знойный небосклон

 За днями новы дни возводит;

 За ночью ночь вослед уходит;

 Вотще свободы жаждет он.

 Мелькнет ли серна меж кустами,

 Проскачет ли во мгле сайгак:

 Он, вспыхнув, загремит цепями,

 Он ждет, не крадется ль казак,

 Ночной аулов разоритель,

 Рабов отважный избавитель.

 Зовет... но всё кругом молчит;

 Лишь волны плещутся бушуя,

 И человека зверь почуя,

 В пустыню темную бежит.

 Однажды слышит русской пленный,

 В горах раздался клик военный:

 "В табун, в табун!" Бегут, шумят;

 Уздечки медные гремят,

 Чернеют бурки, блещут брони,

 Кипят оседланные кони,

 К набегу весь аул готов,

 И дикие питомцы брани

 Рекою хлынули с холмов

 И скачут по брегам Кубани

 Сбирать насильственные дани.

 Утих аул; на солнце спят

 У саклей псы сторожевые.

 Младенцы смуглые, нагие

 В свободной резвости шумят;

 Их прадеды в кругу сидят,

 Из трубок дым виясь синеет.

 Они безмолвно юных дев

 Знакомый слушают припев,

 И старцев сердце молодеет.

  Черкесская песня

  1.

  В реке бежит гремучий вал;

  В горах безмолвие ночное;

  Казак усталый задремал,

  Склонясь на копие стальное.

  Не спи, казак: во тьме ночной

  Чеченец ходит за рекой.

  2.

  Казак плывет на челноке,

  Влача по дну речному сети.

  Казак, утонешь ты в реке,

  Как тонут маленькие дети,

  Купаясь жаркою порой:

  Чеченец ходит за рекой.

  3.

  На берегу заветных вод

  Цветут богатые станицы;

  Веселый пляшет хоровод.

  Бегите, русские певицы,

  Спешите, красные, домой:

  Чеченец ходит за рекой.

 Так пели девы. Сев на бреге,

 Мечтает русской о побеге;

 Но цепь невольника тяжка,

 Быстра глубокая река...

 Меж тем, померкнув, степь уснула,

 Вершины скал омрачены.

 По белым хижинам аула

 Мелькает бледный свет луны;

 Елени дремлют над водами,

 Умолкнул поздний крик орлов,

 И глухо вторится горами

 Далекий топот табунов.

 Тогда кого-то слышно стало,

 Мелькнуло девы покрывало,

 И вот - печальна и бледна

 К нему приближилась она.

 Уста прекрасной ищут речи;

 Глаза исполнены тоской,

 И черной падают волной

 Ее власы на грудь и плечи.

 В одной руке блестит пила,

 В другой кинжал ее булатный;

 Казалось, будто дева шла

 На тайный бой, на подвиг ратный.

 На пленника возведши взор,

 "Беги, - сказала дева гор: -

 Нигде черкес тебя не встретит.

 Спеши; не трать ночных часов;

 Возьми кинжал: твоих следов

 Никто во мраке не заметит".

 Пилу дрожащей взяв рукой,

 К его ногам она склонилась;

 Визжит железо под пилой,

 Слеза невольная скатилась -

 И цепь распалась и гремит.

 "Ты волен, - дева говорит, -

 Беги!" Но взгляд ее безумный

 Любви порыв изобразил.

 Она страдала. Ветер шумный,

 Свистя, покров ее клубил.

 "О друг мой! - русской возопил, -

 Я твой навек, я твой до гроба.

 Ужасный край оставим оба,

 Беги со мной..." - "Нет, русской, нет!

 Она исчезла, жизни сладость;

 Я знала всё, я знала радость,

 И всё прошло, пропал и след.

 Возможно ль? ты любил другую!..

 Найди ее, люби ее;

 О чем же я еще тоскую?

 О чем уныние мое?. .

 Прости! любви благословенья

 С тобою будут каждый час.

 Прости - забудь мои мученья,

 Дай руку мне... в последний раз".

 К черкешенке простер он руки,

 Воскресшим сердцем к ней летел,

 И долгий поцелуй разлуки

 Союз любви запечатлел.

 Рука с рукой, унынья полны,

 Сошли ко брегу в тишине -

 И русской в шумной глубине

 Уже плывет и пенит волны,

 Уже противных скал достиг,

 Уже хватается за них...

 Вдруг волны глухо зашумели,

 И слышен отдаленный стон..

 На дикой брег выходит он,

 Глядит назад... брега яснели

 И опененные белели;

 Но нет черкешенки младой

 Ни у брегов, ни под горой...

 Всё мертво... на брегах уснувших

 Лишь ветра слышен легкой звук,

 И при луне в водах плеснувших

 Струистый исчезает круг.

 Всё понял он. Прощальным взором

 Объемлет он в последний раз

 Пустой аул с его забором,

 Поля, где пленный стадо пас,

 Стремнины, где влачил оковы,

 Ручей, где в полдень отдыхал,

 Когда в горах черкес суровый

 Свободы песню запевал.

 Редел на небе мрак глубокой,

 Ложился день на темный дол,

 Взошла заря. Тропой далекой

 Освобожденный пленник шел;

 И перед ним уже в туманах

 Сверкали русские штыки,

 И окликались на курганах

 Сторожевые казаки.

 ЭПИЛОГ

 Так Муза, легкой друг Мечты,

 К пределам Азии летала

 И для венка себе срывала

 Кавказа дикие цветы.

 Ее пленял наряд суровый

 Племен, возросших на войне,

 И часто в сей одежде новой

 Волшебница являлась мне;

 Вокруг аулов опустелых

 Одна бродила по скалам

 И к песням дев осиротелых

 Она прислушивалась там;

 Любила бранные станицы,

 Тревоги смелых казаков,

 Курганы, тихие гробницы,

 И шум, и ржанье табунов.

 Богиня песен и рассказа,

 Воспоминания полна,

 Быть может, повторит она

 Преданья грозного Кавказа;

 Расскажет повесть дальних стран,

 Мстислава древний поединок,

 Измены, гибель россиян

 На лоне мстительных грузинок;

 И воспою тот славный час,

 Когда, почуя бой кровавый,

 На негодующий Кавказ

 Подъялся наш орел двуглавый;

 Когда на Тереке седом

 Впервые грянул битвы гром

 И грохот русских барабанов,

 И в сече, с дерзостным челом,

 Явился пылкий Цицианов;

 Тебя я воспою, герой,

 О Котляревский, бич Кавказа!

 Куда ни мчался ты грозой -

 Твой ход, как черная зараза,

 Губил, ничтожил племена...

 Ты днесь покинул саблю мести,

 Тебя не радует война;

 Скучая миром, в язвах чести,

 Вкушаешь праздный ты покой

 И тишину домашних долов...

 Но се - Восток подъемлет вой...

 Поникни снежною главой,

 Смирись, Кавказ: идет Ермолов!

 И смолкнул ярый крик войны,

 Всё русскому мечу подвластно.

 Кавказа гордые сыны,

 Сражались, гибли вы ужасно;

 Но не спасла вас наша кровь,

 Ни очарованные брони,

 Ни горы, ни лихие кони,

 Ни дикой вольности любовь!

 Подобно племени Батыя,

 Изменит прадедам Кавказ,

 Забудет алчной брани глас,

 Оставит стрелы боевые.

 К ущельям, где гнездились вы,

 Подъедет путник без боязни,

 И возвестят о вашей казни

 Преданья темные молвы.